Зеленая машина. Сочинение взрослого человека.
25.01.2011 | Комментариев: 0
Зеленая машина - самая моя любимая. Это "копейка" 78-го года выпуска, но я никогда не назову ее в памяти "копейкой". Для меня она - Жигули. Мы ее любили. Она была всего на 3 года моложе меня, но так получилась, что родилась она сразу взрослой. Ее купил отец на заработанные на заводе деньги, новую. Он ее всегда боготворил. Для меня наша машина была живым существом. Первое время я умещался в ней стоя и ездил именно так, сзади, глядя в лобовое стекло и держась одной рукой за плечо отца, а другой - за плечо мамы.
Машина имела свою, довольно симпатичную, физиономию. В основном мы ездили на ней по выходным на дачу. Выходной - это всегда маленький праздник, поэтому зеленая машина ассоциировалась у меня с праздником. На даче мне доставалась почетная роль мойщика колес. Я надраивал хромированные диски до такого блеска, что они отражали солнце и - искаженно - мою детскую физиономию, как будто я смотрелся в самовар. Отец бережно укрывал ее накидкой от солнца, а зимой всегда переворачивал в гараже вверх днищем на специальном приспособлении и любовно чистил, шкурил и красил. Зимой машина всегда отдыхала, набираясь сил. Кроме дачи, она возила нас за грибами. Я всегда волновался в лесу - как она там, на обочине. Вот сейчас мимо нее с грохотом проносятся грузовики, не задели бы часом. Я всегда жалел машину, когда ей приходилось возить нас в дождь и по грязи. В такие моменты я успокаивал ее про себя: "Потерпи, приедем в гараж, высохнешь."
Один раз брат разбил машину. Когда отец открыл гараж, то мы увидели, что согнутый в дугу бампер стоит отдельно в углу, а машина помята. Помню, я сунулся внутрь, в кабину и отпрянул - в салоне был чужой запах женских духов и валялась забытая нейлоновая перчатка. Брату сильно досталось тогда от мамы. Что сказал ему отец, я так и не узнал. Вскоре после этого я тоже разбил машину, врезавшись в гараж. Но меня она простила, потому, что мне было всего 10 лет, и я всего лишь перепутал педаль тормоза и газа, пытаясь по наставлению нетрезвого папани учиться "держать руль”. Родители тоже не ругали меня, потому что я был не виноват.
Я взрослел, и машина уже не казалась мне такой большой, как в детстве. Ее краска немного потускнела, кое где появились мелкие пятна синеватого оттенка. Но в целом, она продолжала оставаться молодой и веселой, потому что отец продолжал ухаживать за ней. Сам он за всю жизнь так и не побывал ни в одной аварии, потому, что водил аккуратно, и машина его за все это, наверное, тоже любила.
А потом она перешла брату. Отец отдал ее тихо, покорно, но в душе ему это стоило очень много, потому что он чувствовал, что расстается с ней навсегда. Впрочем, он никогда и никому не говорил, что ему чего стоит. И ни разу не сел больше за руль. Брат относился к Жигулям как к любой другой технике, он ее разбирал, собирал, что-то в ней варил, ухаживал, в общем. Он в этом хорошо понимает. Но он ее не любил. Она это чувствовала и буквально за год как-то резко сдала, поблекла, постарела. Брат решил ее омолодить и навешал на нее цацок. Но цацки не могли скрыть предательских ржавых точек на бампере. Это было начало конца. Тогда же и появилось у всех на устах противное слово "копейка" и брат прилепил это позорное погоняло к нашей зеленой машине. Вскоре он продал ее. Отец попросил его этого не делать, но брат его не послушал. Помню, я долго не находил себе места, думая: "Как же так, она же наша, 20 лет уже наша и вдруг будет чужая." Брат продал ее своему другу, а потом на какой-то посиделке со смехом сказал, что тот ее "за год убил." Мать тогда попросила его: "Только отцу не говори". А я сделал вид, что уже опьянел настолько, что мне ничуть не больно это слышать. Оказывается, новый хозяин ее возненавидел, т.к. сразу после покупки рухнул доллар и машина обесценилась в шесть раз.
Предпоследняя наша встреча состоялась у проходной. Я вдруг увидел ее, нашу машину. Сердце мое учащенно забилось и я буквально подлетел к ней спереди. Она меня не узнавала. Стояла вся какая-то маленькая, полинялая, а в салоне из решетки вентиляции нагло и вызывающе торчала большая грязная отвертка. "Господи, - подумал я, хорошо, что отец ходит через другую проходную и не видит этого”...
Когда я узнал, что новый хозяин задумал ее, полумертвую, продать, то буквально потерял покой. Мать тоже хотела, чтоб я ее вернул, я это видел по ее лицу, но вместо этого она тихо сказала: " Куда ты ее ставить-то будешь, гараж что ли еще покупать, не выдумывай". И я перестал выдумывать. И простил матери эти слова - мать всегда хотела как лучше.
Последний раз я видел Жигули из окна троллейбуса. Несчастная машина привлекала к себе внимание всего проспекта. Она катилась из последних сил, надрываясь на всю округу пробитым глушителем. Цацок на ней стало еще больше, но появились видимые издали ржавые дыры на крыльях. За рулем сидел толстый деревенский парень с красной мордой, а рядом - такая же толстая деревенская девка в полинялой красной рубахе. Я поспешно отвернулся и стал глядеть сквозь кондуктора, но до конца дня не мог больше думать ни о чем другом. И каждый раз воспоминания мои сводились к сидящему на корточках пацану, который строит рожи своему отображению в отдраенном до блеска колесном диске. Через какое-то время я, напустив на себя беспечность, рассказал об этой встречи матери. На середине рассказа она прикрыла дверь в комнату, где сидел отец. А в конце сказала: "Только отцу не говори".
Я и сейчас часто вспоминаю нашу машину, бедную дряхлую старуху, догнивающую где-нибудь возле деревенского забора, которая из последних сил пытается удержать в памяти своего единственного возлюбленного, своего господина - моего отца.
Konan, www.76-82.ru
